В связи с объявленной отставкой первого зампреда Банка России Геннадия Меликьяна ко мне обращались многочисленные представители СМИ с просьбой прокомментировать это событие. И я всем отказал.

Одно из изданий, видимо, так обиделось на меня за отказ сотрудничать, что опубликовало непроверенное сообщение о моих планах вернуться в ЦБ, чтобы занять еще не остывшее кресло Меликьяна. Якобы уже и предложение я получил, но пока не решил, принимать его или нет. Мне не привыкать к газетным «уткам», и я давно не обижаюсь на фантазии журналистов. Огорчает другое. СМИ интересовались отставкой Геннадия Меликьяна (к слову, очень достойного человека большого личного обаяния) исключительно как событием из светской жизни, смакуя возможные причины отставки и перемывая косточки возможным преемникам. Поговорили-посплетничали, и как только новость утратила свою свежесть, переключились на другие темы. А как же на самом деле обстоят дела с банковским надзором? Ну, поставят другого человека на место Меликьяна, и что-нибудь от этого изменится? Может быть, не людей следует менять, а подходы к работе и организацию производственных процессов? А то выделяемые государством средства на ликвидацию последствий банковских крахов уже приближаются к бюджетным ассигнованиям на образование и здравоохранение. И никакой, даже самый талантливый и героический человек, не сможет переломить эту тенденцию, если существующие подходы и процессы в надзоре не поменять.

Детективная история

Когда меня спрашивают, каково главное условие для успеха в надзоре, я всегда отвечаю — наличие политической воли. Главное — захотеть. Захотеть узнать, что же на самом деле происходит в «поднадзорных» кредитных организациях, что за люди там работают и чем они занимаются. Всё остальное — «дело техники». Знаю это из личного опыта. Центральный банк — не единственное место, где анализируется финансовое положение кредитных организаций и банковские риски. Мне, например, пришлось поработать в Европейском банке реконструкции и развития (ЕБРР), занимаясь финансированием российского банковского сектора. И я был свидетелем того, как в ЕБРР происходили кардинальные изменения в подходах к работе с клиентами.

До финансового и банковского кризиса 1998 года ЕБРР относился к анализу рисков на банки-контрагенты приблизительно так же, как сейчас это делают в российском банковском надзоре. Достаточно формально, с большой степенью доверия к официальной финансовой отчетности, к заключениям аудиторов и мнению рейтинговых агентств. Итог — огромные убытки ЕБРР по итогам 1998—1999 годов, потому что подавляющее большинство его клиентов из числа российских банков обанкротились. Впрочем, первый тревожный звонок для ЕБРР прозвучал еще до начала системного банковского кризиса — в связи с крахом «Токо-Банка» в 1997 году. И тогда в ЕБРР решили: довольно, начинаем новую жизнь.

Новая жизнь началась с того, что перед сотрудниками была поставлена цель досконального изучения клиента перед принятием решения о предоставлении ему финансирования. Сначала изучались люди, стоящие за банком, — собственники и менеджеры. В аналитических (по сути, детективных) агентствах размещались заказы на выполнение проверки деловой и личной репутации потенциальных партнеров по бизнесу. Впрочем, отчетам детективов мы не доверяли вслепую, а использовали их с учетом собственных знаний и соображений здравого смысла. Затем критически анализировалась официальная финансовая отчетность. И если после этих двух первых фильтров (проверки деловой репутации и анализа официальной отчетности) у нас сохранялось желание иметь дело с клиентом, то мы проводили комплексную диагностику-проверку банков на месте (due diligence).

Диагностика предполагала не только знакомство с первичными банковскими документами (кредитные досье, оборотные ведомости по межбанковским корсчетам, протоколы заседаний правлений и кредитных комитетов и т. д.), но и, в первую очередь, разговоры, интервью с банковскими управляющими и сотрудниками. Когда одни и те же или похожие вопросы задаются различным людям, и показания людей потом сличаются. Результаты проверок иногда бывали ошеломляющими, заставляющими кардинально пересмотреть наши представления об истинном положении дел в кредитных организациях. Наши досье на клиентов напоминали авантюрные романы Дюма-отца — читались на одном дыхании. Каждый вновь приходящий на работу сотрудник или руководитель, даже не имеющий специальной профессиональной подготовки, мог без труда прочитать досье и понять для себя, чего от клиента можно ожидать в ближайшем и в более отдаленном будущем.

Мимо цели

Результаты усилий, предпринятых ЕБРР, не заставили себя ждать. Прошло 5—7 лет после громких провалов 1990-х и начала перестройки производственных процессов, и вот уже эта международная организация успешно пережила маленькие и не очень маленькие банковские кризисы в период 2004—2011 гг. Банкротства клиентов ЕБРР из числа российских банков стали большой редкостью. И наоборот, многие из числа потерпевших крах российских банков пытались в свое время стать клиентами ЕБРР, но им заблаговременно отказали. Потому что знали, чем дело кончится. А ведь у органа банковского надзора возможностей узнать правду о том, что происходит в кредитных организациях, намного больше, чем у ЕБРР! Просто задача так в нашем Центральном банке не ставится. Или ставится, но не выполняется. Или выполняется, но недостаточно последовательно. Почему так происходит?

Во-первых, миссия у нашего Центрального банка объективно сложнее, чем у ЕБРР. Последний вступает с кредитными организациями в гражданско-правовые отношения, а это дело добровольное. Понравилась кредитная организация — приняли её в качестве клиента, не понравилась — не приняли. А орган банковского надзора обязан иметь дело со всеми кредитными организациями, нравятся они ему или нет. И отношения между ним и банками не гражданско-правовые, а административные. Принятие административных мер в отношении кредитных организаций может приводить к крайне болезненным последствиям и для общества в целом, и для конкретных руководителей банковского надзора. Знание — вещь опасная, связанная с ответственностью носителя знаний за действие или за бездействие. Поэтому зачастую орган банковского надзора может просто не хотеть знать правду, буквально отталкивая её от себя. Меньше знать — крепче спать.

Во-вторых, политическое руководство ЕБРР (на уровне государств-участников) после первых же провалов в работе не ограничилось кадровыми перестановками. Оно потребовало принципиального пересмотра подходов к работе, чего в российском банковском надзоре пока не произошло. Точнее, цели такие поставлены (еще в 2002—2003 гг.), но сама перенастройка методологических подходов и производственных процессов происходит очень медленно и не всегда последовательно.

Страшно не знать

Мои коллеги, профессионально занимающиеся расследованиями злоупотреблений в крупных корпорациях и профилактикой таких злоупотреблений, утверждают, что лишь очень небольшой процент людей способен добровольно совершать самоотверженные поступки ради общественного блага и с риском для собственного благополучия. Приблизительно такой же процент людей — от рождения патологические жулики. (Как Шура Балаганов из литературной классики, залезший в карман к случайному трамвайному попутчику, имея целое состояние на «блюдечке с голубой каёмочкой»). Но абсолютное большинство людей склонны гибко менять своё поведение в зависимости от условий «окружающей среды». Вот на это большинство и рассчитаны все административные решения и приёмы, направленные на изменение мотиваций и улучшение принципов корпоративного управления. Ничего нового — «бытие определяет сознание».

При наличии политической воли можно, не меняя действующего законодательства, так построить административные процессы в надзоре, что его руководители и сотрудники начнут буквально «землю рыть» и докапываться до истины при изучении подопечных кредитных организаций. Нужно лишь поставить этих людей в такое положение, когда знание правды о кредитных организациях будет для них менее страшно, чем её незнание или сокрытие. Для этого нужно, по аналогии с организацией кредитного процесса в крупных коммерческих банках, внедрить в процесс надзора элемент состязательности, сдержек и противовесов, двойного и даже тройного контроля.

Всем банкирам хорошо известно, как работает классическая система сдержек и противовесов при принятии решений о выдаче кредитов корпоративным клиентам. Одна команда людей, имеющих свою линию административной подотчетности, инициирует кредитные сделки, а другая команда (со своими начальниками) проводит независимую оценку того же кредитного риска. И на кредитном комитете в ходе дискуссий (которые иногда принимают форму прямого столкновения мнений) принимается окончательное решение о судьбе кредита. Если такие подходы признаются лучшими практиками в кредитном деле, то почему бы их не использовать в нашем банковском надзоре?

Комитет банковского надзора (КБН) Банка России является коллегиальным органом, что само по себе очень хорошо. Но принцип коллегиальности при принятии важнейших решений в отношении кредитных организаций сам по себе еще не гарантирует объективности и беспристрастности коллегиального органа. Представим себе, что судьбу подсудимого в ходе судебных слушаний решает коллегия присяжных. Коллегия присяжных — это вроде бы лучше, чем единоличный судья. Но если при этом коллегия присяжных сформирована из следователей и оперативных работников, ведущих уголовное дело подсудимого? А ведь примерно так и происходит с формированием КБН. Он представлен руководителями структурных подразделений, которые производят оценку финансового состояния кредитных организаций. Стало быть, сами выносят суждение по своим же заключениям. Система состязательности, сдержек и противовесов не работает.

Страховка для КБН

Чтобы исправить положение, необходимо выделить в надзорном блоке команду (подразделение), которая отвечала бы исключительно за оценку финансового положения кредитных организаций и анализ банковских рисков. Чтобы эта команда работала как лечащий врач, ставящий диагноз пациенту. Беспристрастность диагностики будет обеспечена служебным положением руководителя подразделения и соответствующей оценкой результатов его работы.

Руководитель команды диагностов не должен быть членом Комитета банковского надзора и Совета директоров Центрального банка, а должен быть подотчетен непосредственно либо председателю Центрального банка, либо Национальному банковскому совету. Чтобы на постановку диагноза каждому конкретному банку не оказывали прямого или косвенного влияния люди, которые этот диагноз потом будут проверять и принимать решения о способах лечения «пациента». Эффективность работы команды диагностов оценивается в зависимости от точности поставленного диагноза. Если посеял напрасно панику и на основе твоего ошибочного диагноза отозвали лицензию у здорового банка (что потом неизбежно выяснится в процессе ликвидации), понеси наказание. Если своевременно не предупредил о болезни банка, и крах этого банка явился неприятным сюрпризом для КБН, тем более ответишь. Поэтому диагностическое подразделение будет заинтересовано в постановке точного, а не тенденциозного диагноза.

КБН должен выполнять роль консилиума специалистов, которые обсуждают правильность диагноза лечащего врача и принимают решение о целесообразности и возможных способах лечения пациентов. В известной мере члены КБН оппонируют диагностическому подразделению и одновременно подстраховывают, контролируют его. Если команда диагностов «тупо» ставит диагноз кредитным организациям без всякой оглядки на экономические, юридические и репутационные риски для Центрального банка и системные риски для всего банковского сектора, то КБН обязан все эти риски учитывать. У него может не хватать юридических аргументов для принятия мер надзорного реагирования в отношении кредитных организаций, или он может не согласиться с мнением диагностического подразделения по существу. Но тогда уже члены Комитета банковского надзора принимают на себя ответственность за то, что, например, не отозвали своевременно лицензию у банка, невзирая на сигнал, поступивший от диагностического подразделения. И это его ответственность, если такой банк всё-таки потерпит впоследствии крах, а промедление с отзывом лицензии вызовет дополнительные финансовые потери для кредиторов и (или) для государства.

Это и будет означать систему сдержек и противопесов в действии. По крайней мере, тревожная, негативная информация о финансовом состоянии кредитных организаций не будет замалчиваться, а будет, выражаясь языком спецслужб, «легализована», по крайней мере, внутри надзорного блока. Замолчать, утаить эту информацию будет уже крайне затруднительно. Надежность, объективность решений КБН можно существенно повысить, если в его состав ввести постоянного представителя сторонней для Банка России организации. В нашей стране есть, пожалуй, единственный институт, который может на равных со специалистами Центрального банка участвовать в профессиональном обсуждении вопросов, относящихся к компетенции КБН. Больше того, в силу уникального накопленного опыта эта организация просто напрашивается на представительство в КБН. Речь идет, конечно же, об Агентстве по страхованию вкладов (АСВ), которое выполняет функцию «патологоанатома» в банковском секторе, отвечая среди прочего за ликвидацию кредитных организаций.

Именно АСВ ставит окончательный диагноз болезни банков в процессе их ликвидации и может проверить правильность диагноза «лечащих врачей» из Центрального банка. Сличение предварительного заключения команды диагностов с окончательным диагнозом патологоанатома может формировать бесценный профессиональный опыт и институциональную память в банковском надзоре. У нас в стране этого, к сожалению, до сих пор не происходит. Действующее законодательство позволяет представителям АСВ участвовать в работе КБН только с правом совещательного голоса, в статусе наблюдателей. Но и этого вполне достаточно! Главное — это дисциплинирующее воздействие на членов КБН из Банка России, ликвидация их монополии на владение информацией. Это еще один независимый голос профессионалов высокого класса — уже не двойная, а тройная подстраховка (КБН — АСВ — команда из диагностического подразделения надзорного блока).

Превентивная мера

Тот же добрейший Геннадий Меликьян на протяжении последних нескольких лет не раз отвергал эти и похожие предложения по реорганизации производственных процессов в надзоре, миролюбиво разводя руками и примирительно говоря: «Ну, не будет это у нас работать, нереально всё это….» Почему же нереально? Если в кредитном деле система сдержек и противовесов повсеместно принята? Если эта система вместе с принципом состязательности работала даже в советские времена во многих сферах профессиональной и административной деятельности? Ответ на эти вопросы очевиден. Только потому, что осложнять себе жизнь руководители банковского надзора добровольно не захотят.

Ведь предложенная система не только создаёт систему взаимного контроля и подстраховки внутри надзорного блока, но и усиливает персональную ответственность конкретных должностных лиц. А кто же на это добровольно согласится? Люди моего с Геннадием Георгиевичем Меликьяном поколения отлично помнят, что даже в «расслабленные», «застойные» времена позднего Брежнева мера ответственности должностных лиц на «государевой службе» была значительно выше, чем сейчас — спрос с них был строже. Любой человек сознательно или подсознательно будет сопротивляться усилению своей ответственности — по себе грешному знаю.

Вообще-то для реорганизации работы надзорного блока было бы достаточно твердой решимости председателя Банка России и тех членов Совета директоров Банка России, которые стоят как бы «над схваткой» вокруг банковского надзора. Но такой решимости у председателя, видимо, нет. Еще в начале 2007 года Сергей Игнатьев на одной из конференций под эгидой Российского союза промышленников и предпринимателей публично обещал ввести постоянного представителя АСВ в Комитет банковского надзора в качестве наблюдателя с правом совещательного голоса. С тех пор прошло больше 4 лет, а «воз и ныне там». Видимо, не хотят члены КБН, чтобы в их работе на постоянной основе принимали участие «посторонние» из АСВ.

Неужели, чтобы решиться на кардинальные перемены в надзоре, нам нужно будет пройти через разрушительные социально-экономические катаклизмы, которые могут быть вызваны или усилены необязательными банковскими крахами? Может быть, так и случится. Если только эти потрясения не разрушат самих основ действующей экономической и политической системы общества, после чего сама концепция банковского надзора перестанет быть актуальной.